а теперь ее закрыли.
такую газету закрыли!..
вот ведь перло там журналиста…
(будет много букв)
читать дальше
Генсек Переверзов
Расскажу сон. Приснилось мне, что на последнем съезде КПСС, на том самом, на котором собирались было робко Мишу Горбачева с генсеков турнуть, да потом решили, что альтернативы ему нет, что коней, мол, на переправе (так все замы его в один голос шум подняли) не меняют, поэтому и оставили. В ту пору Собчак там все еще в клетчатом пиджачке туда-сюда (тогда он был самый передовой коммунист) мыкался и еще там один молодой и чернявый все какую-то платформу представлял, дай Бог памяти, забыл его фамилию.
Но во сне моем все происходило, однако, иначе.
Там, после всей этой кутерьмы, когда уже Миша вздохнул облегченно — дескать, все прошло, Сталин вдруг выходит на трибуну. (Ну сон, он на то и сон: в нем не такие метаморфозы могут происходить. В одном из своих снов я, например, долго и основательно беседовал с Уинстоном Черчиллем.) И враз, уж на что все они такие были смелые, и Горбачев, и Собчак, и все остальные из их компании хвост прижали. Хотя, сам знаешь, к этой поре Сталин был выставлен в наших СМИ таким тираном, что клейма на нем негде больше поставить.
Смахнул тот с трибуны, как сор, все предыдущие предложения. Некоторые, правда, было шум поднять хотели. Они думали, что это очередной пародист — клоун, которым у нас сегодня несть числа, вышел на трибуну побалагурить. Сталин, однако, спокойно рукой повел — и в зале тотчас же установилась тишина.
— Предлагаю, — говорит он сидящим в зале, — избрать генеральным секретарем... (и делает многозначительную паузу)... товарища Переверзева Ивана Григорьевича. — Затем, пытливым взглядом окинув зал, добавил: — Острота момента и надвигающийся на социалистическое Отечество хаос требуют избрания на этот пост прежде всего человека честного, совестливого и беззаветно преданного идеалам Октября, не подверженного никаким уклонам и шатаниям, для кого сама мысль об утрате завоеваний Октября является непереносимой; человека рабочей закалки и далекого от всяких там шкурных и карьерных устремлений. Предполагаю в этой связи, кто-то из вас скажет: учитывая остроту момента, надо двигать на этот пост генерала. Отвечаю им: не надо сегодня на этот пост двигать генерала — генералы, те пусть войсками командуют, но не страной. Кто-то из присутствующих скажет: надо нам двинуть на эту работу какого-либо ученого, социолога там, психолога. Не надо нам, товарищи, на этот пост ни психологов, ни социологов. Пусть они прежде всего занимаются своей работой, Наукой и помогают партии, Некоторые напоследок скажут: нет, давайте-ка мы на этот пост выберем опытного хозяйственника. И у хозяйственников, скажу вам, товарищи, тоже есть свой фронт работы, и мы их от этой полезной для общества деятельности тоже не должны отвлекать. На первый, рубеж, товарищи, сегодня выдвигаются убежденность, верность долгу. Поэтому вновь повторяю: я предлагаю на этот пост термиста Чураевскрго завода агрегатов товарища Переверзева, передового рабочего, убежденного патриота нашей Родины. — И, помолчав, усмехнулся: — Главное — у него сердце на месте. А все остальное приложится.
Вижу я этот сон, и так мне этот сон странен. Тем более что я отродясь никогда не был членом партии. (Хотя если говорить о моих убеждениях, то их, возможно, хватит на добрый десяток тех, у кого в кармане партбилет.)
Сказал так, в зале — тишина.
— А посему, — говорит Сталин, — его кандидатуру я ставлю на голосование.
И все единогласно (повторяю: единогласно!) голосуют за мою кандидатуру.
И как только генсеком меня выбрали (Сталин мне руку пожал: «Мы, говорит, надеемся на тебя, товарищ Переверзев, и думаем, что ты сохранишь партию и наше государство»), то тотчас же все кинулись меня поздравлять. Первым кинулся меня поздравлять Собчак, расталкивая всех локтями, в своем, с хлестаковского плеча, клетчатом пиджачке. «Позвольте, говорит, поздравить вас от себя лично и от всех питерцев».
— Ленинградцев, — поправил я его. — И в будущем, попросил бы вас, профессор, всегда выражаться покорректней.
А я вам прямо скажу, что организатор-то я не бог весть какой. Но человек я ответственный. Мне доверие если чьего-либо не оправдать — так это хуже смерти. Говорю всем: «Голову, товарищи, положу, но завоевания Октября сохраню любой ценой». Тем более какая в ту пору бражка затевалась в Первопрестольной, вы сами знаете.
И Переверзев хмуро улыбнулся:
— Нет, в самом деле, избери меня генсеком, многого я, конечно бы, не допустил. А с другой стороны, в самом деле, почему меня не избрали?
Коли уж по всей стране не нашлось подходящих ни в самой Партии, ни вне ее, тогда бы уж я взялся.
Так вот, продолжаю рассказ про сон. Избрали меня генсеком. А Ельцина на том съезде уже не было — тот партбилет уже свой бросил на стол и хлопнул дверью, побежал к дружкам своим. По-моему, он в эту пору как раз собирался в Америку ехать за одноразовыми шприцами и лекции там читать.
Со шприцами оттуда приехал — а тут тогда меня генсеком избрали. Что делать? Сами знаете, мужик он горячий, психанул: поднял бучу, путч. Т.е. 91-й год развитие получил немного не такое. С ним заодно Гаврила-грек, главный московский мент-сантехник Ерин-мерин тоже с ними за компанию. Непреклонный еще Станкевич, который потом все у поляков, как Гришка Отрепьев, прятался.
И мы этот путч, как когда-то большевики в 17-м году путч Корнилова, подавили. Лебедь возглавил воздушно-десантную дивизию. Он одним видом своим суровым кого хочешь деморализует. Стал полководцем. Танкист Котенков (тоже боевой афганский офицер) повел на подавление путча танковую дивизию.
Одним словом, путч мы тот подавили. И самое главное, что обошлась у нас все это, — я подчеркиваю это еще раз, — без единой жертвы. Даже
Новодворская в те дни не получила у нас ни единой царапинки.
И вновь воцарился у нас в стране порядок.
Возродили мы рабочую демократию в стране. И выборы — нет, не отменили. Но проводим мы их не по той схеме: кто больше эфира купит и кто больше своими портретами и своими обещаниями все углы в городе обклеит. А по месту работы. Мы у себя в цехе — своего, вы у себя — своего, те — выше выбирают. А если тот, кто выше, скурвился, мы тогда с наших спрашиваем: ребята, вы там какого жмурика выбрали?
Правда, потом, после того путча, Собчак тоже в Париж уехал. И мы ему в этом препятствий никаких не чинили. Снова поехал он в Париж студентам лекции в Сорбонне читать. Пусть читает, если там, в Сорбонне, кроме него, их читать некому. Тем более что для нашей советской науки невеликая уж это и потеря: что, он академик Королев? Без таких можно еще сто лет жить и голода не знать, а уж коли заграница хочет держать там таких на своем содержании, так это их дело.
Одним словом, все стабилизировалось в стране. Вот что значит во главе страны поставить не прохиндея какого-либо, а рабочего человека. Товарищ Сталин смикитил верно. Не на профессора там какого указал пальцем, не на психолога-социолога, а на простого рабочего из горячего цеха. «Этот, говорит, страну в обиду не даст».
И Чечни в Советском Союзе, который мы отстояли и не дали его порушить, никакой как не было, так и нет. Дудаев там у нас малость загоношился, но мы его тотчас же вызвали на Политбюро, дали ему хорошую взбучку. Он потом все наганы и пугачи, какие были у него в республике, все до одного собрал и в шапочке нам в Политбюро принес.
Так что страна после избрания меня на этот высокий пост развивается: строим города, ведем через тайгу магистрали, роем в пустынях каналы, космонавтов на Марс высадили — американцы, видя это, все свои локти от злости обгрызли: одно дело — мультик снять о высадке на Луну, и другое дело — реально на другой планете высадиться. Экранолеты делаем гигантские; целую дивизию ВДВ вместе с Лебедем в один такой сажаем — Америка, прижми хвост!
А что до Ельцина, то после всех его преступлений (а как они квалифицируются, вы сами знаете) мы его — нет, не тронули. (Может, это и не совсем правильно мы с ним поступили, но сон такой приснился, и в этом сне ломать я ничего не буду.) Нас ведь, тех, кто за власть трудящегося человека, непременно только зверьем выставляют. Мы его только подлечили в соответствующем учреждении. Советская власть — она за каждо¬го, даже самого пропащего человека, борется. У нас, как на Западе, лю¬ди не бичуют и не бомжуют. Мы стараемся оступившихся людей вернуть в Общество. А затем его, выздоровевшего, заставили — и для этой цели даже прибегнув к революционному насилию, рядом выставив с ним охрану, чтобы дурака он, понимаешь, не валял, — от руки два раза переписать десятитомник трудов Владимира Ильича.
И таким образом исправили человека. Сейчас он работает у нас в Тюменской области. Председателем райисполкома. Нет сегодня более преданного нашему делу человека. Внук его, тот по стопам деда пошел — окончил училище, из него вышел хороший каменщик. А хорошие ка¬менщики в стране нам во как нужны.
...Такой вот сон я видел.
Не совсем, может быть, и правильный. Но такой.
Александр Сидоров